В поисках волшебства

У любого издания, активно существующего сколько-нибудь длительное время, начинают возникать какие-то свои сюжеты во взаимоотношениях с жизнью, авторами, темами. Вот и у нас сложилась ‑ совершенно непреднамеренно, но вполне неизбежно ‑ "польская линия ".

Польская драматургия давала и дает удивительные образцы литературного творчества для театра. И когда журнал помещает на своих страницах те произведения, которые кажутся редакции наиболее интересными, то всегда приятно, когда журнальная публикация находит продолжение в практике театра.

В свое время наш журнал опубликовал пьесу Славомира Мрожека "Волшебная ночь". Эту пьесу поставил московский "Театр-студия на Сиреневом"; а в марте постановка была показана в Польском Культурном центре на Тверском бульваре.

Режиссер спектакля и руководитель театра Инна Ваксенбург (училась режиссуре в "Щуке" в мастерской Эуфера и Ставской) формирует в своем театре серьезную афишу: в репертуаре Экзюпери, Соловьев, Уайльд, Пристли, Сэлинджер, Брэдбери. Так что обращение к пьесе Мрожека ‑ не случайно. Режиссерское видение "Волшебной ночи" ‑ поиск новых идеалов и новых кумиров, поиск нового героя-мужчины, способного взять на себя ответственность в сложной ситуации, способного и желающего делать выбор и не уклоняться от последствий этого выбора. Ваксенбург ощутила в пьесе Мрожека то, что обычно теряется, уходит в тень в русских переводах абсурдистов: игра с образами, с поэтикой, поэтическая игра с языком, поэтичность всего строя драматургического произведения: Меньше всего Инну Ваксенбург интересовали привычные для трактовки абсурдистов социальные аллюзии, социальное разоблачительство. Само название ‑ "Волшебная ночь " ‑ стало для режиссера ключом для работы с текстом драматурга.

Ваксенбург вместе с художником Вячеславом Сухаревым создают площадку-арену. Зрители сидят вокруг игрового пространства. И тогда персонажи ‑ двое коллег-командировочных (Константин Кондратенко и Евгений Сулес) входят в гостиничный номер словно бы из среды нас, зрителей. Они ‑ наши представители в том волшебном мире, который должен открыться. Они ‑ воплощения нас самих. Две кровати с роскошными покрывалами, тумбочка, разной высоты светильники, ширмы — вот и все, что нужно театру. Волшебство должно родиться не из вещей и предметов, а из самого пространства. Ночью к двум совершенно разным по темпераментам и привычкам коллегам является "ниоткуда" одно и то же видение (Инна Ваксенбург). Может, это воплощение их подсознательных надежд и желаний, может ‑ символ соблазна.

Эту историю, разумеется, невозможно было решить в стилистике чисто бытового, реалистического театра. Режиссер вместе с Ириной Гаврилиной, выступившей здесь в качестве хореографа, попыталась найти необычное пластическое решение. Но здесь-то и подстерегла создателей спектакля ловушка. Персонажи из разных миров ‑ "видение" и командировочные ‑ оказались и персонажами из разных типов театра. И эти два стилистических пласта ‑иронично-бытовой и романтически-условный ‑ в спектакле не

слились. Или слились не до конца. Поэтому действие как бы дробится: вот столкновения коллег между собой, вот их поочередное общение с "видением ", вот их рефлексия по поводу этих общений с видением и по поводу того, что бы это могло значить с точки зрения их реальной жизни ?

Из-за этого стилистического разнобоя спектакль временами теряет внутреннюю стройность и темп его словно бы тормозится. Но, тем не менее, работа эта достаточно любопытна. Хотя бы тем, что это редкая (пусть не во всем удавшаяся) попытка прочесть пьесу драматурга-парадоксалиста не как социально-критический, а как поэтический, метафорический текст.

Валерий Бегунов

«Современная драматургия» №3, 2003 г.